Всегда со мной. Уход РАБАШа

А затем вновь, уже в который раз, поразил меня. Показал, что же это такое, когда ты держишься только за цель, только ее видишь, только к ней идешь. И только ей предан. Над разумом, над чувствами, над установками этого мира, над всем.

По требованию Высшего

Он подошел ко мне и сказал: "Помоги мне найти жену". Я стою, удивленный, не знаю, что и ответить, не сразу реагирую. А он продолжает: "У меня нет выбора. Мне нужно сделать "хупу" (обряд бракосочетания)".

Мне тогда уже был понятен духовный корень этого требования. Я знал, что каббалист обязан быть женат, но не предполагал, что РАБАШ так мгновенно примет решение.

Они с Йохевед были неразлучны и в радости, и в горе. Йохевед ушла и я думал, что должно пройти время - ну год, два. Но нет. РАБАШ не мог ждать, не имел права. Требование быть женатым, даже формально, было для него превыше всего. Потому что это было требование Высшего.

Так, практически в конце жизни, РАБАШ делает новый переворот.

После долгих поисков Фейга, которая ухаживала за женой РАБАШа, и в которой РАБАШ видел очень преданную свою ученицу, становится его второй женой. И тут так же, как и прежде, он снова показывает, что готов к любой революции, невзирая на то, что скажут, что подумают, как посмотрят. Если это касается цели, он готов на все.

РАБАШ начал слабеть

Прошел еще один год. Каждый день, проведенный с РАБАШем, был особым. Быть рядом с ним было высшим счастьем. Я, конечно, хотел, чтобы так продолжалось всегда. Но понимал, что физически мы должны будем расстаться.

Старался не думать о его смерти, но однажды очень испугался.

РАБАШу было уже 85 лет и вдруг стало заметно, что тот "бегущий ребе", как его называли в Бней-Браке, уже не такой "бегущий".

Мы ходили все лето на море, и он уже все это лето не купался. Я ждал его, чтобы зайти в воду вместе, а он говорил мне: "Иди-иди, не жди меня".

Обычно он первый заходил. Азартно проплывал свои четыреста гребков, а тут я плавал один и все время оглядывался на него. Он мне издали махал рукой и ходил, ходил по пляжу, думая о чем-то своем.

Он уже как-то отпустил себя. Он согласился. А я не понимал этого. Он закрылся от всяких лечений, такого с ним не происходило никогда. Обычно он безропотно шел к врачам, выполнял все их указания. А тут я вдруг обнаруживаю, что у него начались выделения крови, волнуюсь, говорю ему это, а он на меня так странно смотрит и отвечает: "Ничего страшного".

Я ему: "Но Учитель...!" А он отрезает: "Все! Никаких разговоров!" И рукой так машет, словно говорит: "Оставь". У него было точное знание, что он уходит. Он чувствовал это, абсолютно четко чувствовал. А я думал - пройдет.

Мой товарищ, Йоси Гимпель, рассказал мне однажды, что разговаривал с некой женщиной в Беэр-Шеве, и она вдруг сказала ему, что скоро РАБАШа не станет. И добавила удивительную фразу: "Что же ты Йоси так себя ведешь? У тебя есть человек, к которому ты можешь обратиться, и все от него узнать, и он желает, чтобы ты это сделал, а ты не можешь".

Йоси ей тогда ответил: "Да, я не могу. Я не знаю как это сделать. Я не знаю как подойти, как спросить. Я очень хочу, но не знаю". И она сказала: "Ну ладно, оставь. Но помни, у него есть время только до 91-го года".

Это было года за четыре до смерти РАБАШа. И как-то все забылось, подумалось: неужели мы будем верить всем этим предсказаниям?! И стерлось с памяти.

Но так и случилось.

Сегодня я уже понимаю, что это такое, когда тебя могут полностью перекрыть, просто отключают мозги, чувства, страх, тревогу. Мы во власти Высшего. Он командует абсолютно всем. И РАБАШ знал это лучше всех. У него шел внутренний диалог с Творцом.

Последние дни

Однажды во время урока ко мне подошел Миллер и прошептал: "Ты видел?!" И указал на РАБАШа. Тот сидел за столом и его трясло. "Знаешь, это уже не первый раз", - сказал Миллер. Я говорю: "А я не видел! Как же так?!"

И тут-то я и испугался! Тут же подумал: что-то надо с этим делать! А это были уже сердечные приступы. Я так понимаю, что это уже был инфаркт. Он переносил инфаркт на ногах и никому ничего не говорил. Умышленно не говорил.

Я сразу же позвонил знакомому врачу. Он привез кардиограф. Мы сделали кардиограмму. И врач сказал мне: "Я считаю, надо срочно ехать в больницу. Что-то нехорошее с ним происходит. Я с вами тоже поеду".

И мы поехали в больницу Бейлинсон. Я знал, что у РАБАШа крепкое сердце, но чтобы вот так восстанавливаться, за минуты, за час какой-то - я не предполагал, что это возможно!

В больнице РАБАШу снова сделали кардиограмму - все в порядке. Кардиограмма показала абсолютно здоровое сердце, ровный пульс, наполнение. Все как у ребенка.

Нас хотели отправить домой, но я настоял, и нас сначала поместили в отделение для сердечников, а потом все-таки перевели в общее. Подумали, что случай ординарный, ничего срочного.

Врачи ведь относились к этому просто: для них РАБАШ не был великим каббалистом, последним каббалистом в своем поколении. Для них он был 85-летним стариком, 1906 года рождения - он уже столько пожил.

Я не отходил от него два дня. Помыл его, сменил пижаму, закутал в одеяло, сидел все время рядом.

В общей палате было 6-8 человек, такие же старики, как он. Один из них стонал беспрерывно, и я решил настоять, чтобы РАБАШа вернули в отдельную палату. А он сказал: "Не надо, Михаэль. "Бэ тох ами анохи йошевет" (Я пребываю в народе Своем). Ты иди спокойно, я посплю сейчас, чувствую - засну. Иди. Приезжай завтра утром пораньше, я хочу успеть надеть тфилин".

А потом взял меня за руку и сказал: "А это вот тебе тетрадка "Шамати" (То, что я услышал). И протянул мне синюю тетрадь, с которой никогда не расставался: "Возьми ее и занимайся по ней. А теперь иди".

И я ушел. Оглянулся перед тем, как выйти из палаты, - он приподнял руку, прощаясь.

Так я и вышел. Еще подумал: "Почему он отдал мне свою тетрадь? Почему отдал именно сейчас? Что он этим хочет сказать?" Я подумал об этом, но не понял тогда, что так он попрощался со мной. Он отдал мне самое дорогое, то, что пронес через всю жизнь, - записки отца, с которыми не расставался.

Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне удивительно и странно думать, почему я не остался, почему согласился с ним, как он сумел "усыпить" меня. Но снова и снова понимаю, что ничего я не мог сделать, что все в руках Высшего, и все, что не делается, делается Им, и мы ничто перед Ним. Ничто!

Так он ушел

На следующий день я почему-то задержался на уроке. Потом поехал домой, забрал овсяную кашу, которую Оля сварила для РАБАШа как он просил - с молоком, без сахара. Пока приехал, пока поднялся в палату, было уже половина седьмого утра. Я помню точно, я еще посмотрел на часы, как сейчас вижу их стрелки, как будто они замерли.

РАБАШ лежал, повернувшись к окну, сжавшись, как ребенок и я сразу все понял. Подбежал, услышал его дыхание - он задыхался. И никому не было до этого дела! Никто не забил тревогу, не крикнул врачей! Вокруг лежали одни старики, они и не слышали, что РАБАШ задыхается. Он лежал тихо, не стонал. Я позвал его: "Учитель!" Он не ответил. Я побежал за врачами.

Врач посмотрел на него, сразу все понял. Принесли дефибриллятор. Пытались запустить сердце. Врачи работали над ним, наверное, часа два. Я хотел остаться в палате, но меня вывели в коридор.

Я стоял в коридоре, через окно была видна палата. Я видел, как они работают. Они действительно старались как могли. Не отходили от него, делали внутривенные уколы. А я стоял и понимал, что у меня на глазах умирает самый близкий на свете человек, ближе нет никого. И не будет.

Но во мне не было паники. Он все-таки приготовил меня к своему уходу.

Так он и умер, не приходя в себя.

Врач вышел, он был весь в поту, такой здоровый парень, сказал мне: "Все". Я кивнул. Дальнейшие свои действия помню смутно. Позвонил Ольге, потом позвонили Фейге, Миллеру, они приехали быстро. Приехали сыновья РАБАШа. Очень много наших собралось, весь коридор был забит учениками, родственниками. Я курил сигареты одну за одной.

РАБАШа увезли в морг. Врач передал мне его часы. Все.

Ушел и остался

Похороны состоялись в тот же день, в пятницу. В религиозной газете "Амодиа" появилось сообщение: "15 сентября 1991 года на исходе праздника Рош а-шана РАБАШ почувствовал себя плохо и был срочно доставлен в больницу "Бейлинсон". Приверженцы и почитатели молились о его выздоровлении, однако в пятницу, в 7 утра он вернул душу Создателю. У его постели стояли сыновья: рав Шмуэль и рав Йехезкель, и его доверенный - Михаэль Лайтман".

Похоронили РАБАШа рядом с Бааль Суламом. Собрались те, кому успели сообщить. Я стоял в стороне. К могиле не подходил. Там командовали родственники. Потом была "шива" (7 траурных дней). Люди приходили, уходили, много было слез, слов. Тогда у меня и поднялось давление. Меня качало, кружилась голова, до этого я и не знал, что это такое.

Но, все равно, несмотря ни на что, я помню очень ясно, что не было страха, паники не было. То есть работали две части мозга. В одной конечно же ощущение того, что физически он ушел. В другой было полное понимание, что начинается новый период.

И это несмотря на то, что я все 12 лет был полностью завязан на РАБАШа. С утра до вечера был с ним, если не физически, то в мыслях. "Надо купить РАБАШу сыр, у него закончился сыр. Надо отвести его к врачу, он стал хуже спать. Оля сварила ему еду, надо привезти обязательно до обеда. А вот об этом надо поговорить с ним, только бы не забыть..." РАБАШ стал моим вторым я, без него я не мыслил своей жизни.

И вдруг его нет!

Первое время я вскакивал в поту, смотрел на часы с мыслью - проспал! Уже полдесятого, а надо в девять быть у него! И вдруг понимал, что никуда я не опоздал, что ехать некуда. Ложился, закрывал глаза, а он стоял передо мной, как живой.

Да, первое время было непросто. А как непросто было ехать в машине без него, мы ведь столько отъездили вместе. И не слышать: "Михаэль, не гони, сказал тебе!" Он не любил, когда я ехал выше 90. "Михаэль, надо протереть стекло", - он любил, чтобы стекла всегда были идеально чистыми. "Михаэль, давай поедем сегодня на Мерон." И мы ехали на гору Мерон, на могилу РАШБИ. А сейчас с кем поедешь?!

Но все-таки это как-то улеглось со временем. Именно потому, что работала и вторая часть мозга - главная. Где я чувствовал его абсолютно. То есть ушел от меня Учитель, отец, друг. Но и не ушел! Чем больше проходило времени, тем ближе и ближе я ощущал его.

РАБАШ ведь просто отдал всего себя. У него минуты не было, чтобы он делал что-то для себя. Все было построено только в одном направлении - от себя к другим.

И он заразил меня этим движением. Я чувствовал, что он меня толкает вперед, и нет у меня другого выхода, кроме как идти, так же как он, не сворачивая, не покупаясь ни на что, и сделать все, чтобы передать миру то, что он хотел передать. То, что он вложил в меня. Я чувствовал в себе эту ответственность, чувствовал ее тогда, чувствую и сегодня.

То, что произошло со мной дальше, - это все он, РАБАШ.