И вдруг я вижу Ольгу и сразу понимаю - что-то случилось. Она кричит мне со второго этажа по-русски: "Миша, поднимись наверх! Быстрее!" Все посмотрели на меня - никто не понимал по-русски. Я сказал: "Я должен подняться". И сразу же побежал наверх. Поднимаюсь, жена РАБАШа лежит на полу без движения. Но глаза открыты, дышит. Только не может двигаться. Как потом выяснилось, у нее случился инсульт! У нас в группе был врач, и я тут же позвал его, ничего пока никому не объясняя. Крикнул: "Доктор, поднимись сюда!" Доктор поднялся наверх и сразу все понял.
И тут мы сделали ошибку. Доктор сказал: "Давай перенесем ее на диван". А в таком случае нельзя трогать человека. Мы перенесли ее на диван, и я уже собирался позвать РАБАШа, но он появился сам. Увидел все и стих. Замер, осторожно прошел в угол комнаты, сел и уже не спускал с нее глаз. Молча следил за тем, что мы делаем. Очень осторожно, очень трепетно, не говоря ни слова. Я никогда не забуду, как он смотрел на нее. А она на него. Она его словно успокаивала, а он уже все понимал.
Приехала скорая и увезла ее в больницу.
РАБАШ очень любил свою жену. Он прожил с ней 64 года. Она была старше его на год или два и происходила из очень известной в Иерусалиме семьи. Это были старожилы Иерусалима, так называемая "благородная аристократия". Семь поколений их семья жила в этом городе.
Йохевед была высокая, красивая, держала себя с достоинством. Я знал ее очень хорошо. У нас с ней была какая-то внутренняя связь. Может быть, потому, что она чувствовала, как я отношусь к РАБАШу, как к самому близкому человеку, как сын к отцу, она и воспринимала меня как сына. Каждый шаббат посылала нам рыбу. Никто другой этого не получал, только моя семья.
У нее был твердый характер настоящей уроженки Иерусалима. РАБАШ любил ее, уважал и слегка покорялся.
Я знал, как они привязаны друг к другу, такие непохожие, но то, что увидел тогда в больнице, поразило!
Я увидел, как РАБАШ за ней ухаживает. Адмор (духовный лидер), уважаемый человек, величайший каббалист, учитель - он ухаживал за ней с такой нежностью, с такой заботой и осторожностью, как за младенцем. Я не мог себе такого представить. Сидел пораженный в первый день, как только это увидел, и потом тоже не мог привыкнуть.
Со временем у нее восстановилась речь, некоторая подвижность, но ходить она все равно не могла.
Да, дочки ее приходили, моя жена дежурила, помощница Фейга, но в течение всех этих четырех лет, с вечера и всю ночь с ней оставался только РАБАШ. Ухаживал за ней, убирал, кормил, поил, не отходил от нее ни на шаг. Чувствовал, что именно он нужен ей. У них была поразительная внутренняя связь.
Уже в который раз я убедился, как он мог себя отменить, до непостижимого, невозможного состояния, как мог полностью отдать себя, настолько, что его не существовало.
И ты смотришь на это и понимаешь, какой ты пигмей перед ним, как ты даже близко к этому не способен приблизиться и поражаешься его высоте.
Это была настоящая любовь. Не наша, земная, сплошь эгоистическая. Любовь преданная - двух красивых людей.
Любовь - она выше эгоизма человека. Мы не очень-то говорили об этом с РАБАШем, но это его фраза: "Любовь - это домашнее животное, которое растет от взаимных уступок".
Они так жили с Йохевед. Строили любовь в двух плоскостях. В одной плоскости были споры и несогласие друг с другом. Повторяю, они были очень разными: иерусалимская аристократка, воспитанная в ортодоксальном духе, и он - каббалист. И другая плоскость - это связь, которую они строили над всеми противоречиями, это и называется "все прегрешения покроет любовь".
Глядя на них, было понятно, что только таким образом два человека могут соединиться друг с другом в доброй, крепкой, здоровой, поистине человеческой связи.
Йохевед умерла спустя четыре года. Не смогла оправиться от инсульта.
Это было в 11 часов ночи. Мне позвонили домой и сказали: "Михаэль, ты должен прийти! Мы не знаем, что делать с Учителем".
Я тотчас же приехал. РАБАШ лежал у себя в комнате, напротив стояла ее пустая кровать. Я вошел, сел рядом с ним и спросил: "Вы хотите что-то сказать остальным?" Он ответил: "Нет".
Долго молчал. Я не хотел нарушать его молчания. Тоже тихо сидел в стороне. За дверью слышались женские голоса. РАБАШ сказал: "Михаэль, что они хотят? Пойди, спроси их". Я вышел к его дочерям, и они сказали, что хотят заказать автобусы, чтобы ехать в Иерусалим, на Гору Успокоения.
Я вернулся к РАБАШу, рассказал ему об этом, а он удивился: "Для чего Гора Успокоения?! Зачем Иерусалим?! Видите, за окном кладбище? 300 метров от дома. Давайте похороним ее здесь".
Это не было пренебрежением к жене, нет. Таким было его отношение ко всему внешнему. Но дочери конечно же этого не поняли. Они возмутились: "Наша мама будет в Бней-Браке, а не в Иерусалиме?! Урожденная иерусалимка! Это невозможно!" Тогда РАБАШ сказал мне: "Я не буду вмешиваться. Пусть делают, что хотят".
Так Йохевед похоронили в Иерусалиме.
