Всегда со мной. Мы могли прорваться

Мы, вся группа, выложились, готовясь к празднику. Построили сукку по особо строгим правилам РАБАШа. Он проверил все досконально, прощупал каждый стык и остался доволен. Она была вся сделана из дерева, без единого железного гвоздя, с особо плотной крышей, которая парила над стенами сукки и почти не пропускала свет.

Мы еле держались на ногах от усталости, но была атмосфера праздника, подъема, какого не было прежде.

В этот праздник РАБАШ давал особые объяснения на уроке, возможно потому, что мы могли больше воспринять. Он был как никогда эмоционален, не скупился на объяснения, он подводил нас к атаке.

Атака

- Мы выходим сейчас из дома, - говорил он. - Мы закрываем за собой дверь в эгоизм. Мы не вернемся больше туда.

Мы слушали его, затаив дыхание, мы шли за ним.

- Это - первое исправление, сокращение на свой эгоизм, без этого нет продвижения. Мы переходим в сукку, мы готовы все время жить во временном жилище, в постоянных изменениях, в заботе об экране. Вот он, над нами, наш общий экран, мы все время под ним! И тогда это настоящий праздник! Подняться над своими желаниями, уподобиться отдаче, Творцу, жить, словно паря в воздухе.

Мы были возбуждены, мы жили в предощущении, что вот-вот что-то произойдет. Что-то такое, к чему мы шли всю жизнь. Но проходили дни. мы понимали, что-то не срабатывает.

На пятый день Суккота, я даже помню, что это было где-то около 11 утра, мы шли вдоль берега моря, я не выдержал, остановился и спросил РАБАШа:

- Чего нам не хватает?! Чего?! Ведь все так хотят, все в таком напряжении, мы всю неделю вместе, мы не выходим из сукки, и вы даете такие уроки! Чего же нам не хватает для прорыва?!

И он почувствовал, что это не только мой вопрос, а всех нас, и ответил:

- Не хватает атаки! Атаки! Мы выйдем, если соединимся.

И пошел вперед.

А вечером дал незабываемый урок. О том, что, только соединившись, народ вышел из Египта. Только соединившись, смог вскричать к Творцу. Только соединившись, пересек Конечное море, бросился в неведомое. И только соединившись, смог стать народом у горы Синай, приняв условие Творца, - либо вы соединяетесь, либо это станет местом вашего погребения.

- Примете эти условия, - сказал он, - сможете родиться в новом мире.

…Мы не сумели тогда принять эти условия, не сумели. И это оставило во мне незаживающую запись на сердце.

Мое открытие

Прошло уже немало лет и с того незабываемого Суккота, и с нашей Тверии, и сегодня я очень ясно понимаю, что каждый вопрос, мной заданный, не из меня исходил, а из него. Каждая прочитанная им строчка не для меня была прочитана, каждое его объяснение не мне это предназначалось.

Особенно в Тверии это происходило - такое "переливание крови". Когда он передал мне силы, чтобы я не поддался ничьему влиянию, чтобы остался с ним до конца. И после его ухода был с ним вместе.

Он отшлифовывал на мне свою методику, необходимую как воздух "последнему поколению". Оно уже пришло. Оно еще не поняло, что оно "последнее", но РАБАШ-то это знал, и он торопился. Он завершал всю эту цепочку - от Авраама, через все поколения великих каббалистов, до наших дней.

Я чувствовал это. И очень хотел хоть чем-то ему соответствовать.

Мои роды

А чем я мог ему соответствовать? Знал, как РАБАШ жаждет, чтобы каббала открылась всем, поэтому давно уже задумал книгу. Спросил его:

- Вкладываться в это или нет?

- Обязательно! Ты обязан ее написать, - он сказал, - а я тебе во всем помогу.

И после этого уже часто спрашивал:

- Ну, как книга?

А она рождалась во мне как-то естественно, я был словно беременным ею. Ведь я практически все записывал за РАБАШем, был полон чертежей, которые он мне регулярно подправлял. Я уже мог в кратком виде записать и зарисовать всю систему миров.

Сегодня меня обвиняют в том, что я открываю каббалу всем, преподаю всем, не важны мне ни национальность, ни возраст, ничто. Говорят, мол, РАБАШ бы этого не допустил. Какая глупость!

Да, он родился в ортодоксальной семье, да, всю жизнь прожил среди религиозного окружения, но мыслил он как и его отец Бааль Сулам - масштабами мира. Знал, что именно такое время наступает, когда всем откроется каббала, готовил меня к этому, поэтому и поддержал полностью написание книг на русском языке. Он же прекрасно понимал, что будут они распространяться в России не только евреям, и это его нисколько не волновало.

Когда книга во мне окончательно созрела, я сел и буквально за два месяца написал ее. Разделил на три небольшие книжки. Выпалил все, что у меня наболело внутри, понимая, что, если не напишу, лопну от напряжения.

Вот так я ее и родил, иначе не скажешь.

И потом, когда книги уже были написаны и отпечатаны, я принес их РАБАШу и радовался, видя, как он их просматривает, как проверяет рисунки. Он сидел с сигаретой в зубах, склонив голову набок, и листал книгу, листал.

Потом спросил:

- Сколько экземпляров будешь печатать? Какую цену поставишь?

- Я бы ее раздавал просто так, - сказал я.

- Нет. Ее надо продавать и продавать не задешево. Ставь среднюю цену, - сказал РАБАШ.

Я так и сделал.

Пока писал, пока занимался книгой, чувствовал себя на подъеме. Как только она вышла из меня, почувствовал, словно воздух вышел. И хоть ты и понимаешь, что падения - это необходимое состояние на нашем пути. И даже готов к ним. Но ничего не помогает.

Мои падения

Как они приходили? Неожиданно. Вдруг нарушалось бесспорное величие РАБАШа. Это было как падение с огромной высоты. Мне казалось, что я подготовлен к ним, "прикрыт" РАБАШем. Но вот приходит падение, и ничего не действует. Я падаю в минус бесконечность.

Одно из них я никогда не забуду. Я тогда очень сильно обиделся на РАБАШа. Сидел дома и не мог прийти к нему.

Только потом рассказали мне, как РАБАШ, удивленный, стоял посреди нашего учебного зала, расставив руки, и повторял: "Так оставляют товарища?!"

Это обо мне он говорил, как о товарище, обо мне! Что это я его оставил!

Я потом обомлел, услышав это, думал, почему же мне не передали сразу, я бы все бросил и вернулся к нему! Но тут же понимаю, что, если бы даже и передали, я не смог бы подняться над своей обидой, не смог бы прийти.

Вот так и лежал дома. Неделю не выходил. Физически здоровый, сильный мужик, я чувствовал себя тряпкой. Не мог пересилить себя, не мог.

И вдруг звонит РАБАШ:

- Что с тобой, Михаэль?

- Я не могу встать.

- Сейчас же вставай и приходи!

- Я не могу!

- Приходи!

- Я не могу выйти из дома. - Я вдруг плачу. Я не помню, когда плакал в последний раз, а сейчас не могу сдержать слез!

- Ребе, я не могу пошевелиться! - говорю я.

И тогда раздается его спокойный голос:

- Михаэль, ты слышишь меня?

- Да.

- Я жду тебя вечером. Мы сядем, сделаем трапезу. Я понимаю тебя.

Вечером ко мне пришли ребята, он послал их, они забрали меня на трапезу. РАБАШ налил мне стакан виски и сказал:

- Вот, сейчас ты такая же "тряпка", как и я. Это хорошо. Пей.

Я выпил. Была наша обычная тихая трапеза, с внутренней молитвой, и уже там я почувствовал - сработало! Я - другой!

Назавтра на утреннем уроке как всегда сидел рядом с РАБАШем, и он ни словом, ни действием не напоминал мне о происшедшем.