
Всегда со мной. Если хочешь выйти из тьмы

Я видел это во время Первой ливанской войны 1982 года. РАБАШ тогда каждый час приникал к приемнику. Он слушал сводку новостей в машине, дома, даже во время урока. Его не интересовали комментарии, он слушал только о том, что происходит. И во время войны в Ливане не выпускал приемник из рук.
Там мои сыновья
Тогда к нам на урок приходили люди, которые не занимались с нами постоянно, и для них это выглядело очень странным. Как это так, ты прекращаешь говорить о том, что написано в Торе, прекращаешь изучать такие возвышенные вещи ради того, чтобы послушать новости?!
Я помню, кто-то из харедим (ультра-религиозных) возмутился даже. Он спросил РАБАШа: "Как такое может быть? У нас вообще не принято слушать радио, а вы тут даже прерываете урок и слушаете!"
РАБАШ ответил ему: "А если бы у тебя были там сыновья, тебя бы волновало то, что там происходит, или нет? Уверен, что твое сердце было бы там! Обязательно! И ты бы включал радио и слушал, потому что чувствовал бы, что от этого зависит твоя судьба. А у нас там находится вся наша армия, и все они мои сыновья, и я страдаю и тревожусь за них".
Для меня это была хорошей школой. Понять, как каббалист развивает в себе особое чувство в отношении своего народа, как страдает и старается быть вместе с ним во всех бедах, трудностях и проблемах, выпадающих на долю страны.
Неожиданно Зоар
1983 год, сентябрь. Помню, тороплюсь вечером куда-то, иду по улице в Бней-Браке и вдруг вижу объявление на стене - "Умер Ашлаг". Я замер, подкосились ноги - какой Ашлаг?! Подбегаю ближе, читаю - Шломо. И понимаю, что умер младший брат РАБАШа Шломо Беньямин Ашлаг.
Спешу к РАБАШу. Он сидит за столом у себя дома, и я с порога спрашиваю его: "Что мы делаем?" Думал, ответит: "Едем сидеть шиву (траур по умершему)". А он мне говорит: "Мы никуда не едем. Мы с тобой сидим здесь. Будем заниматься".
Вот так и начались эти неповторимые семь дней, которые точно "потрясли мир".
Семь дней мы были одни, никто не приходил к РАБАШу, и мы никуда не выходили. Он раскрывал мне то, что мы никогда не учили в группе - "Предисловие к Книге Зоар", написанное РАШБИ. Это предисловие еще называют короной (кетером) Книги Зоар.
РАБАШ сказал: "Тому, кому открывается эта книга, открывается весь Зоар". Он сам решил, что мы будем изучать именно это предисловие. Сразу открыл книгу, начал читать и пояснять.
Это были семь дней полета! Не то, чтобы РАБАШ объяснял больше, нет. Он не менял своей методики, как всегда, делал упор на то, что ты должен сам стараться держать намерение, тем более что Зоар - это "сгула" (особое средство). Но в эти дни он создал такую атмосферу, когда я боялся пропустить слово.
Этого не изложишь в книге
Этого не изложишь в книге. То, как я сидел с открытым ртом и чувствовал, как созреваю. Был зеленый плод, непригодный ни для чего, и вдруг землю удобряют, дождь идет, солнце румянит, и ты понимаешь, что ты созреваешь, что-то входит в тебя. Еще не можешь понять, что, но готов не спать, не есть, отдаться этому естественному пути, на который тебя наставила Книга Зоар, РАБАШ.
"В том зале скрыты огромные сокровища, одни над другими. В том зале есть наглухо закрытые ворота, чтобы закрыть доступ света. И их 50…"
И объяснял РАБАШ: "Ворота означают сосуд - желание получить свет".
"В тех воротах есть один замок и узкое место, чтобы просунуть в него ключ".
Увидеть замок в воротах - это значит понять, что свет можно получить, только отдавая. И когда ты пытаешься это делать, то понимаешь, что место это узкое, приблизиться к этому замку, к этому входу в духовное, непросто, размер его с игольное ушко. Надо приблизиться, не промахнуться, не отклониться, просунуть в него ключ - наше намерение - и открыть замок, выполнить заповедь - доставить наслаждение Творцу.
Когда-то РАБАШ записывал за Бааль Суламом, и из этих записей родилась книга "Шамати" (Услышанное).
В эти семь дней я пытался записывать за РАБАШем, и из этого сложилась моя восьмая книга - "Зоар". Там нет меня. Я очень старался ничего не добавить от себя. Там РАШБИ и РАБАШ.
Так мы провели вместе эти семь незабываемых дней. А когда они закончились, РАБАШ сказал: "Теперь мне надо уединиться".
И уехал в Тверию.