Первый стыд

Однажды даже дал ей полконфеты "Мишка на севере ". А она мне потом два кубика от шоколадки "Аленка "

Все хорошо, если бы не тихий час. Тихий час разбивал мне жизнь. В тихий час мне снился все время один и тот же сон, что я плыву по озеру…, что я даже вижу дно и рыбок разноцветных… Плыву-плыву себе…

И просыпаюсь в мокрой постели. Мокрый, испуганный, не знающий, как это скрыть. И скрыть-то нельзя. Как?! Бывало, прикроешь одеялом, думаешь, вдруг не заметят… Но куда там! Замечали сразу же! И тогда ворчливая нянечка начинала менять постель…

Повторялось это по два-три раза в неделю. Когда это происходило дома, родители говорили: пройдет… дело возраста. Правда, несколько раз водили меня к врачу. Он долго заглядывал мне в рот, прописал даже какие-то капельки… Потом меня смотрел веселый друг отца, кажется, он был детским психиатром или психотерапевтом, шутил, играл со мной в "чапаева ", сказал: теперь должно пройти. Но не прошло.

М вот сегодня случилось в очередной раз. Нянечка меняла постель, а я стоял в стороне и мечтал провалиться сквозь землю. Потому что ловил на себе взгляды всех. Ну абсолютно всех!

Это ужасное ощущение, когда все на тебя смотрят. Но особенно ужасно, когда смотрит на тебя она  - Таня.

Простыни вывешивались тут же, за окном. И моя, с пятном, прямо напротив… в центре… чтобы все видели!

- Ну кто знает, что это моя?!  - пытался себя успокоить. Было еще несколько таких же, как я.

И вдруг:

- Он писается!  - указывает на меня Валя.

И сердце летит вниз.

- Я не писаюсь! - кричу.

- Писаешься! Писаешься! Вон какое пятно! Что, скажешь, не твое?!

И я смолкаю… Что я могу сказать?!

А тем временем все смеются. И даже те, чьи простыни висят рядом с моей. Ну как объяснишь им, что я не специально, что все происходит во сне, что меня показывали врачам, и они обещали мне, что это пройдет…

Я сгораю от стыда. Ловлю на себе взгляд Тани. И хочу умереть. Но я не знаю - как. И тогда убегаю в парк. Забираюсь в самую его трущобу, падаю в густую траву у забора и замираю, глядя на верхушки высоких тополей.

Проходит час, а может и два… Я лежу. А меня тем временем ищут родители. Находят каким-то непонятным образом. Вдруг надо мной появляется рассерженное мамино лицо, и она говорит:

- Ну вот он, твой! Я не буду с ним разговаривать, говори с ним сам!

Маму сменяет папино лицо.

- Сынок, - говорит папа, - ну что же ты?!.. Мы ведь очень волнуемся.

В результате, как всегда, папа остается со мной один на один. Все знают, что только ему я признаюсь во всем. И я признаюсь.

- Папа! - говорю я. - Мне никто не может помочь. Я сегодня уписался снова.

- Сынок, ты еще маленький, - говорит папа, - вот увидишь, все наладится.

- И все это видели, папа! Они все смеялись надо мной!. Они показывали на меня пальцем!

- Кто?! Скажи мне, кто, я поговорю с ними.

- Все дети.

- Я поговорю с воспитателями… с их родителями…

- Папа!

- Сынок… дорогой мой, поверь мне, это обычное для детей дело. И это пройдет.

Он снова начинает меня успокаивать, и даже сегодня, вспоминая этот наш разговор, я просто чувствую его боль за меня. Моего любимого папы. Он заглядывает мне в глаза, говорит что-то ободряющее, говорит, что у него самого такое было… Обещает сводить в кино, купить конструктор…

Но мне не до того сейчас.

- Я не пойду больше в садик, - говорю ему.

- Сынок, - папа растерянно разводит руками. - Я тебя понимаю, конечно, но и ты нас пойми, мы с мамой работаем (работали они действительно очень много). Галя, твоя сестра, весь день в школе. Ну, с кем ты дома останешься?!

- Один, я уже взрослый.

- Нет, - говорит папа, - я тебя очень прошу, продержись немножко, ну продержись! Мы обязательно что-то придумаем.

И тогда я вдруг придумываю сам. Я решаю не спать в садике вообще. Это решение кажется мне выходом из положения. Ну что стоит продержаться час -два? Сделать вид, что спишь, а самому думать о чем - нибудь, ну, например, о том, как мы ездили к дедушке и бабушке в Курск.

И на следующий день я действительно держусь.

- Все закрывают глаза и спят, - проходит мимо воспитательница, поправляя одеяла.

Я прищуриваюсь… И не сплю… Я держусь, как могу. Вспоминаю Курск, какие вкусности мне наготовила бабушка, я даже ощущаю их вкус, вспоминаю, как мы с дедушкой прикрепляли к окну флюгер и как он крутился шурша, а за ним летели облака…

И вдруг почему-то оказалось, что дом стоит на берегу озера… И я могу прямо из окна прыгнуть в воду, и я прыгаю… И плыву… плыву… И дедушка кричит мне: "Молодец! Ты умеешь плавать! ". Я счастлив, вода прозрачная… Я вижу разноцветных рыб…

И просыпаюсь мокрым… Я заснул. Как же так?! Ну как же та-а-ак!!! Ну что стоило мне продержаться один час?! Я ненавижу себя!

И снова, уже в который раз, повторяется та же мука. Снова я ловлю на себе взгляды детей… Снова ищу ее взгляд - Тани…

На этот раз я не дожидаюсь, пока поменяют мою постель, пока дети поймут, что снова можно посмеяться надо мной. Я прячусь в чулане. Сижу, сжавшись, на ступеньках, знаю, что рано или поздно найдут и выведут на чистую воду, но хочу максимально оттянуть эту пытку.

И вдруг слышу шаги… Уверен, это идут за мной. Открывается дверь. На фоне светлого коридора, я вижу огромные банты и знаю, что такие есть только у одного человека - у Тани!

Сердце снова падает куда-то в ноги. Мне хочется крикнуть ей: "Таня, я держался, как мог!"

Она подходит, садится рядом со мной. И первая кладет свою руку на мою. Совсем, как взрослая, заглядывает мне в глаза, и говорит:

- Знаешь, я тебя все равно люблю…

И я смотрю на нее, смотрю… и чувствую, как пережимает мне горло, впервые в жизни, не от боли, не от стыда - от счастья… от любви…

Так сидим мы. И молчим. Два влюбленных существа. И столько высоты в этом молчании!

- Откуда?! - думаю я сегодня, 56-летний, седой и вроде бы уже что-то повидавший.

- Откуда? - думаю я. - Откуда проявилось в этой маленькой девочке решение - найти меня и сказать самые необходимые в этот момент слова? Которые не смогли сказать ни врач, ни психолог, ни даже мой папа. Откуда она знала, что именно ее любовь согреет меня и спасет?

…Тогда, 52 года назад, пришло ко мне спасение... Мы сидели на ступеньках чулана… И я был счастлив…

А ты, Таня?!

С этого момента я уже больше никогда не просыпался в мокрой постели. Все прошло.