Человеческий разум, по всей видимости, уникальное явление во Вселенной. Разум - могучее орудие, и от его хозяина - человека - зависит в какую сторону его обратить. Ученые - философы древней Греции - предупреждали, что науку дóлжно творить под покровом тайны, ибо передача мудрости в недостойные руки приведет к тяжким последствиям.
Так и случилось: в течение последних веков стремление познать тайны природы было подменено желанием ее покорить. Лучшие умы разрабатывали новые виды оружия и технологии, губительные для окружающей среды.
В исследовании природы восторжествовал «механический» подход - редукционизм (термин происходит от слова уменьшать, упрощать). Согласно ему, мир, наподобие механизма, можно понять через исследование его отдельных частей. По словам Нобелевского лауреата по физике Стивена Вайнберга:
Все стрелки объяснений направлены вниз: от человеческих сообществ к индивидуумам, от них к органам, от органов к клеткам, от них к биохимии, к химии, и, в конце концов, к физике.
Отсюда его вывод:
Чем больше мы узнаем о Космосе, тем более бессмысленным он нам кажется.
Это не удивительно: разделенный мир состоит из массы фрагментов, перед которыми мы стоим в недоумении – как ребенок, не знакомый с целым, перед мозаичной головоломкой. В результате и наука, и ведомый ею мир зашли в тупик.
Науку могут развивать только те, кто целиком охвачен стремлением к истине и ее пониманию. Великие умы всегда сталкиваются с ярым сопротивлением посредственности, которая не в состоянии понять того, кто, отказываясь слепо подчиняться привычным предрассудкам, прямо и смело высказывает свое мнение. (А. Эйнштейн)
В 1878 году, обращаясь к членам Парижской академии хирургии, Луи Пастер сказал:
Если бы я имел честь быть хирургом, то сознавая опасность, которой грозят зародыши микробов, имеющиеся на поверхности всех предметов, особенно в госпиталях, я бы не ограничивался заботой об абсолютно чистых инструментах; перед каждой операцией я сперва бы тщательно промывал руки, а затем держал бы их в течение секунды над пламенем горелки.
Так была поставлена точка в трагедии, невольным героем которой стал доктор Игнац Земмельвейс.
В 1847 году в Вене, в ту пору столице Австро-Венгерской империи, от родовой горячки умирала почти каждая третья пациентка. Игнац Заммельвейс заметил, что после родов, принятых медсестрами, смертей было существенно меньше, чем после принятых врачами. Он предположил: причина в том, что врачи препарируют трупы, а сестры - нет. Значит, существует зараза, которую переносят от трупов к пациенткам. Введенная доктором практика мытья инструментов и рук особым раствором дала поистине чудесные результаты: смертность упала в десятки раз!
За этим последовали… запрет на обнародование результатов новой практики и увольнение ее автора. Горя желанием поделиться сенсационным открытием с коллегами, Заммельвейс выступал перед цветом медицинской науки империи. Но его доклады и изданная им книга вызвали лишь волну негодования: выводы Заммельвейса противоречили науке. Возмущению врачей не было границ: получалось, что они на своих руках переносят смерть от трупов к живым?! Как можно в просвещенном XIX веке верить в подобные суеверия и предрассудки? По-видимому, считали оппоненты, доктор лишился разума. И в самом деле, затравленный возмутитель спокойствия умер в психиатрической лечебнице, всего сорока семи лет от роду.
Врачи не стали проверять данные Земмельвейса опытным путем. Попытка немецкого врача Густава Михаэлиса применить новый метод в качестве насмешки над Заммельвейсом, закончилась самоубийством. Смертность среди пациенток упала в разы, и «потерявший лицо» доктор покончил с собой. Но и это ничего не изменило.
Далее все шло буквально по строфе В. Высоцкого: «не скажу о живых, а покойников мы бережем». Победа над «суевериями и предрассудками» стоила жизни тысячам женщин, погибших от родовой горячки. Зато спустя десятки лет Земмельвейс был посмертно реабилитирован и назван отцом асептики. В 1906 году на пожертвования врачей всего мира в Будапеште ему был установлен памятник с надписью «Спасителю матерей». Его именем назван Будапештский университет медицины и спорта, а в доме, где он жил, открыт музей истории медицины.
Так родился «эффект Земмельвейса» - автоматическое неприятие научной информации, противоречащей сложившейся норме, вере, или парадигме - без проверки или эксперимента. Держась за привычные постулаты, ученые в корне пресекают любые попытки их пересмотра, и пресловутый «эффект» благополучно дожил до наших дней.
Так израильский физик и химик Дан Шехтман получил сплав с необычными свойствами, которые, как считалось, не могли существовать, и был с позором уволен, подвергнувшись бойкоту со стороны научного сообщества, отказавшегося публиковать его сенсационные результаты.
Лишь благодаря необычайной целеустремленности, ученому удалось привлечь на свою сторону специалистов с мировым именем, от которых не посмели отмахнуться. Открытое вещество было признано новой формой организации материи, получившей название квазикристаллов («квази» – как будто) и названо, по имени автора, шехтманитом. А Шехтман стал лауреатом Нобелевской премии. Почему такое происходит?
Разделяй и властвуй
Борьба между стремлением познать природу и желанием ее покорить коренится в истоках современной научной методики (Cartesian – Newtonian paradigm), основателями которой считаются Рене Декарт (Картезий) и Исаак Ньютон. И тут нас ждет немало сюрпризов: развитие науки шло вовсе не так, как обычно нам преподносят.
Заводные механизмы и карманные часы, появившиеся в XVII веке, поражали современников. Зачарованный слаженностью работы многочисленных деталей Декарт решил, что мир состоит из отдельных частей, связанных друг с другом механически, и может быть понят путем их исследования. Положив свой разум главным инструментом познания, Декарт разделил мир на то, что подлежит исследованию, и на то, что не подлежит. Вооружившись логикой Аристотеля, он приступил к расшифровке «механизмов» природы.
Предположив, что связь с душой идет через крохотную, с горошину, шишковидную железу в человеческом мозгу, и не найдя ее у животных, Декарт решил, что те сродни механизмам и не чувствуют боли. Это оправдало вивисекцию (препарирование животных без обезболивания), процветающую и по сей день.
Не все шло гладко, были и оппоненты. Разбирая ошибки Аристотеля, Пьер Гассенди утверждал, что суждения, основанные на чувствах, могут подвести разум, а ограничение областей исследования мира сравнил с впряжкой телеги перед лошадьми. Но Декарта он так и не убедил.
Поскольку чувства говорят разуму, что Солнце вращается вокруг Земли, Декарт поддержал позицию церкви в «диспуте» с Галилеем, утверждавшим обратное.
В отличие от Декарта, «приемный отец» нового научного подхода Исаак Ньютон не шел слепо на поводу своих чувств и разума.
Я кажусь себе ребенком, который, играя на морском берегу, развлекается, найдя камешек поглаже или раковину попестрее, чем прочие, в то время как великий океан истины расстилается предо мной неисследованным, - писал он.
Ньютон считал, что открытые им законы не могут объяснить многостороннюю сложность наблюдаемого мира, где на глубинном уровне существуют активные начала, которые и были истинной целью его исследований. Его «крамольное» высказывание: «мы не можем утверждать, что вся Природа не является живой», - говорит о неприятии механического подхода.
Открытие гравитации - неосязаемого взаимодействия между всеми материальными телами, разрушило мир «механических связей» Декарта. Казалось, «механическая наука» лишилась своей основы: ведь гравитацию не объяснишь, исследуя «отдельные части» Вселенной. Однако, запретив публикацию бóльшей части архива Ньютона, «научная цензура» все же записала его в отцы современной научной методики - редукционизма.
Ваш покорный слуга
Рациональное знание дает мощные средства для достижения конкретных результатов, но наша главная цель, как и стремление к ее ней, должны прийти к нам из другого источника. Наше существование и наша деятельность обретают смысл только в результате установки на такую цель и на связанные с нею ценности. (А. Эйнштейн)
Разум - наш покорный слуга. Он чутко реагирует на наши желания, заботясь о том, чтобы претворить их в жизнь. Коренные изменения в характере наших желаний, по мнению Эриха Фромма, произошли в XVI веке, с зарождением «индустриальной религии», когда начал развиваться «авторитарный, одержимый, накопительский характер» человека. Подлинные интересы и стремления замещаются принятыми в обществе стандартами мыслей и чувств; счастье видится в превосходстве и во власти над другими. Собственнические чувства распространяются даже на идеи и убеждения. Процветают косность, стереотипность, поверхностность; активность, творчество и заинтересованность подавляются.
Чтобы вернуться в мир подлинного, свободного научного творчества необходимо изменить установку - с желания получать, на противоположное, по терминологии Фромма - желание быть.
Быть означает выразить задатки, таланты и дарования, которыми наделен каждый из нас. Это значит, преодолев узкие рамки своего собственного Я, развивать и обновлять себя, проявляя интерес и любовь к другим, желание не брать, а давать.
Как это ни печально, но, по всей видимости, такой сдвиг в научном сообществе сможет произойти лишь после осознания тупиковой ситуации, в которой мы оказались. Вслед за этим последуют неизбежные изменения укоренившихся парадигм и поиски путей, которые помогут собрать вместе разрозненные «кусочки» разбитого мира. И в этом наш разум окажет неоценимую помощь.
О Земмельвейсе более убедительна несколько иная история. Напротив его больницы находился монастырь, куда забеременевшие дамы лёгкого поведения забегали родить ребёнка. Исповедуясь там, Земмельвейс узнал от монахов, что малыши у них почти не умирают. Оказалось, что монашки перед родами молятся, омывая руки в "святой воде" с разными травами... Он предложил это же делать в своей больнице... И ещё: когда Л. Пастера стали на торжестве хвалить как первооткрывателя микробов, он возразил, сказав, что первым был всё-таки Земмельвейс... Подробнее - в моей "Истории качества жизни в зеркале мер и денег".