Преодолеть это расстояние ему совсем непросто, хотя это единственный путь, который он проделывает в течение многих лет, чтобы встретить людей. Он тяжело дышит, каждое движение дается ему с трудом. Осторожно шагает вдоль стены, опираясь на нее.
Звонок. Лай Пеппи Длинный чулок пробивается через наушники плеера. Я встаю с дивана, чтобы открыть дверь. Пеппи, наш королевский пудель, не дает мне пройти, виляя своим длинным хвостом, который остался длинным только из-за жалости моих родителей.
Открываю дверь. Запах человека, который давно не мылся, перемешанный с советским одеколоном, бьет мне в нос. Его рубашка слишком коротка, чтобы прикрыть огромное пузо. Это неудивительно, ведь в начале 90-х в России не было возможности приобрести одежду такого размера. С большим трудом он протискивается в дверной проем. Пепка не успокаивается, его неуклюжие движения заводят ее еще больше. Она сопровождает его своим неистовым лаем до самой кухни.
Моя мама наливает нам чай, ставит на стол сахарницу с кубиками сахара и розетку с перекруткой из черной смородины. Поговорить на кухне - как же без этого - это традиция. Но для Сережи это не просто разговоры, для него это кислород. Сережа - наш сосед, он живет со своей старой матерью в квартире напротив. Она единственный для него близкий человек в мире. Если она умрет, то никто о нем не побеспокоится. Сережа слепой.
Когда я спросил его, как он ослеп, он сказал, что хулиганы ударили его на улице палкой по голове. Но моя мама сказала, что это результат неудачной операции по удалению опухоли головного мозга. Он очень любит музыку, мечтал стать диджеем. Но эта мечта разбилась вдребезги, и ее осколки растворились в темноте. Но один крошечный осколочек выжил и обрел новую жизнь в виде старого катушечного магнитофона и двух колонок, висящих на стенах маленькой комнаты. Из них частенько раздается громкая музыка, сводя с ума нервных соседей.
Я его единственный друг. Музыка нас связала, несмотря на большую разницу в возрасте - в несколько десятков лет. Мы подключаем мой кассетный магнитофон к его катушечному и переписываем музыку. Каждые выходные я рыскаю по киоскам Москвы в поисках новых кассет. Сережа не слушает все. Например, Цоя он отказался записать. Он любит евродиско, особенно Bad Boys Blue. Вероятно из-за сильного бита, который волнами проникает в его тело.
Кроме похода к нам, Сережа не выходит из дома. Лишь иногда выходит на балкон, чтобы подышать воздухом. И все. Если у него болит зуб, он просто вырывает его пальцами. Спереди у него только один зуб. По-моему, он не моется, я не думаю, что он способен залезть в ванну со своим весом.
Его мама подает нам чай с жирными разводами. Она просто слишком стара, чтобы хорошо помыть посуду. Я стесняюсь отказаться и пью, едва останавливая рвотный рефлекс, который выталкивает чай обратно.
Каждый раз, когда наступает день его рождения, я вспоминаю о нем. Обычно я не помню даты, а день его рождения - да. Сережа как-то запал в мое сердце на всю жизнь. Может быть, это слепота, может быть, это жалость, может быть, это музыка, может быть, это его одиночество. Не знаю.
После репатриации в Израиль я узнал, что его мать умерла. Он остался один. Отдал свою квартиру мигрантам в обмен за уход, присмотр за собой и через несколько месяцев умер от одиночества.
В этом году его день рождения выпал на волну распространения коронавируса, и многие из нас оказались в изоляции, на карантине. Маленький вирус смывает все наши излишества, которые застилали нам глаза. Излишества, из-за которых мы не видели друг друга просто по-человечески. И сейчас, когда мы голы, как в день нашего рождения, от всех наших эгоистических одеяний и изолированы друг от друга, пришло время осознать, что мы все равны и все связаны вместе в одно единое человечество. И пришло время соединиться друг с другом в любви и отдаче.
