«Авода», или по-русски

«Хвалу и клевету приемли равнодушно...»

Мы никогда не спорим с теми, кто оценивает нас по своим критериям. Ведь многие из нас помнят «ту еще жизнь», и это дает нам намного более богатый материал для обобщений. Например, в Израиле во всех возрастных группах до 55 лет процент работающих среди «русских» мужчин и женщин заметно выше, чем среди уроженцев страны — разве это потому, что они мало лет в стране и хотят на пенсию заработать? Если это так, тогда почему «русские» мужчины самого трудоспособного возраста (35-44 лет) работают практически все — 97% (среди уроженцев страны максимальный уровень занятости — 89%)? Тоже о пенсии беспокоятся?

Да нет, просто у них отношение к тому, что называется «работа», совсем другое. «Русские» больше, чем другие, относятся к работе как к единственной жизненной сфере, где ты по-настоящему можешь почувствовать себя человеком. Пользуясь «той еще» лексикой — членом общества. Но давайте рассмотрим вопрос шире. Совсем немножко экзистенциализма.

«Двойра: И потом, я хочу, чтобы вы меня немножко любили, Боярский.»
И. Э. Бабель, «Закат»

Человек — это такое существо, которому, в общем, не так уж много и надо в жизни. Женщине нужно, чтоб ее хоть немножко любили. Мужчина, пусть и свободен от этой романтической потребности, зато то немногое, что необходимо ему, достичь даже сложнее, чем женщине — любви к себе. Это «немногое» можно назвать достоинством и уважением, пусть даже в рамках его референтной группы. Потребность в них настолько жизненно важна для него, что обычное «Вася, ты меня уважаешь?» в пивной — сколько не насмехайся над ним — несет в себе, если выражаться красиво, высокий экзистенциальный смысл.

И как бы ни пыталась наша повседневность упростить жизнь, свести понятие «мужское достоинство» к анатомическим деталям, которые каждому выдаются в комплекте при рождении, ей это никогда не удастся. Те, необходимые, достоинство и уважение, возможность удовлетворить потребность «быть кем-то», приходится, никуда не денешься, зарабатывать — и только в отношениях с окружающими.

Oтступление первое

Работал я как-то в фирме, где духом, отцом-командиром и всем за всех был Эдик, бывший лейтенант российского морфлота. Официально он был «менаэль авода». Но им была полна вся фирма. И шефы и начальники отделов кричали слово «Э-ду-ард!» всегда с нескрываемым удовольствием. Потому что знали — Эдик тут же появится, тут же ухватит суть дела, выстроит нас, подсобную службу, и вдохновит на очередную задачу, смотается куда надо на своем «Рено», обаяет кого надо, и к нужному сроку все подвезут, все загрузят, расставят и пустят в работу. Проверять — тягостное занятие для истинного сабры — будет не нужно!

Это я к чему? К тому, что степень врастания этого парня в любую ситуацию и в жизнь фирмы была такова, что у него, по всей видимости, даже не возникал к кому-либо в ней тот самый вопрос: «Ты меня уважаешь?» А эта самая «степень врастания» и дает человеку необходимые ему достоинство и самоуважение.

Нигде кроме, как...

Так вот, там, откуда мы приехали, была такая сфера жизни, практически единственная, в которой ты мог заработать себе человеческое достоинство. Не место в иерархии, а именно уважение и достоинство в человеческой среде. Называлась эта сфера «работа». Где еще ты мог это сделать?

Соседская община, в который ты мог бы стать «кем-то», слывя хорошим хозяином и заботясь о благополучии общины? — Она осталась в туманном прошлом, как ночной полустанок, мимо которого протарахтел поезд нашей истории. Не было там, где мы жили, ни гражданского общества с его учреждениями, ни общественной жизни, которых, надо сказать, и в Израиле не густо.

А где еще — на даче? Оставалась только место работы. Там человек не просто был среди людей, а действовал и его работа и взаимодействие с другими были оцениваемы.

Кстати о женщинах... Мы неосмотрительно расстались с ними в начале наших рассуждений, и напрасно. Благодаря — или по вине? — эмансипации, растущим желаниям быть на людях, делать карьеру и пр. — необходимость в том виде достоинства, о котором идет речь, стала свойственна уже многим из них.

Карнеги отдыхает

«Ты понимаешь, чтоб сделать дело, надо же уметь красиво зайти. И надо же уметь красиво выйти»
Из поучений знакомого снабженца

Итак, «там» работа не была просто местом зарабатывания денег. Работа была не просто работой. Работа была, как сама жизнь, богата сложными системами взаимоотношений. Сделать работу хотелось хорошо, а для этого — такова уж была специфика системы — нужно было наладить массу взаимоотношений. Что-то от кого-то скрыть, кому-то что-то открыть, а кому-то наврать. К кому-то подойти с шуткой, к кому-то чинно, как положено, а к кому-то — с непременной бутылкой.

И все это — только для того, чтобы сделать работу хорошо! Подчеркнем — не «проявить себя», а «сделать работу». Сам Дейл Карнеги блекнет, а его поучения типа «улыбайся и ты преуспеешь!» выглядят сухой схемой по сравнению с тем, какими сложными путями приходилось «приобретать друзей и оказывать влияние на людей» только лишь для того, чтобы сделать свою работу хорошо. Так это и осталось в нас: работа — это «жизнь среди других»...

Oтступление второе

Леша, который тянул на себе весь нудный и пачкающий процесс пересыпания красящего порошка в катриджи, продувания их и сортировки, однажды обиделся на меня, лично и надолго. Он постоянно ходил замурзанный и погруженный в мысли о проблемах своего пересыпания и когда вдруг обнаружил, что ему нужны те пакетики от приходящих деталей, которые я по долгу службы выбрасывал, стал просить меня собирать их и передавать ему. А когда я брякнул, не подумав, мол, тебе это зачем, зарплаты же не прибавят — Леша воспринял это так, будто я чего-то недодал ему лично. Он устроил мне жесткий прессинг: не здоровался, в столовой садился за дальний столик, и даже, подвозя иногда меня с работы, демонстративно молчал. Для восстановления отношений пришлось начать собирать пакетики для этого патриота пересыпания красящего порошка.

«Йедэм дас зайнэ»

Для человека, выросшего в системе западных ценностей, обретение достоинства идет совсем другим путем. В их рамках ты и то, что тебе принадлежит, просто должно соответствовать неким критериям. Если ты отвечаешь бытующим в твоем социальном кругу критериям и стандартам — каким должен быть успешный человек, то ты можешь даже ни с кем не общаться.

Само ощущение соответствия дает тебе пусть виртуальное, но вполне ощутимое, чувство собственного достоинства. Виртуальное — это, скажем так, не облаченное в материал человеческих взаимоотношений. Атомизация общества приучает человека жить самим собой. Все полосы газет, сети, рекламы обращают внимание каждого из нас только на то, как он кушает, отправляет естественные надобности, как у него дела с сексом, как он отдыхает и как он выглядит.

Сумма оценок подобных признаков жизни и отправлений человеческого существа и является мерой его человеческого достоинства. Если ты выглядишь как на рекламе и пользуешься тем, что тебе рекламируют, значит, ты о'кей. Для обретения достоинства тебе не нужно выстраивать человеческие отношения. Да и работать нужно только для того, чтобы приобрести то, что тебе рекламируют. И когда ты вдруг захочешь показать другим то, что составляет твое достоинство, ты вдруг обнаружишь, что им это не нужно. Как говорил мой двоюродный дядя, каждый баран висит за свою ногу...

Oтступление третье

И, под конец, полуфантастическая история о моем бывшем соседе по «шхунé»* в высокогорном Цфате. Пусть и не так уж «высоко» горном, но вся соль была в том, что Жора, который в «той жизни» ходил стармехом рыболовного флота — когда больших судов, а когда и целых флотилий — в дальние моря, живя в Цфате, продолжал работать старшим механиком флотилии. Пусть не в океане, а на Кинерете, пусть вся флотилия — это несколько суденышек туристской фирмы, но главной красой всего этого «сипура»** был сам Жора. Каждое утро он спускался на своей «Субаре» в Тверию и был он в той «флотилии» всем — и стармехом, и просто механиком, и мотористом, и ремонтником, и... я даже не знаю названий тех специальностей на судах, работу которых он выполнял. Он был погружен в детали устройства двигателей, в отношения с подрядчиками и руководством, а дома — в изготовление моделей парусников и дела русского «миньяна» в своей «шхунé», — и никакая «атомизация» общества его не брала. Знай наших!

*район (иврит)
**рассказ (иврит)