Талант

Приехал, дом на Павловской узнал сразу, но никакой ностальгии не испытал. На втором этаже, там, где мы жили, торчали в горшке засохшие цветы. Дверь подъезда оказалась железной, под кодом, не войти.

Подумал: «Не судьба, ну и не надо». И тут слышу крик: «Сеня!» Поворачиваюсь - Полина Борисовна.

– Полина Борисовна! – обнимаю ее… и ностальгия возвращается. Наша соседка, одинокая учительница, которая в нас сразу почувствовала своих, только мы въехали в этот дом, очень состарившаяся Полина Борисовна, вытирала слезу, не отпускала меня и так голову прижала к моему плечу, прямо как с фронта встречала. Мы не виделись 9 лет.

И вот, сидим мы у неё в коммуналке, на стенах вместо обоев - выпускные фотографии классов, и мы говорим, и говорим… И выясняется, что она уже 5 лет на пенсии, что живёт воспоминаниями, потому что действительностью жить не хочется. Что приходят ученики иногда, но очень иногда. Что дочь её уехала в Москву с мужем и не звонит…

– Потому что не было у меня на неё времени совсем, – говорит Полина Борисовна, – всё время в школе, в школе… пропустила дочку.

– А что, Паша? – спрашиваю.

– Какой Паша? – отвечает и вдруг смотрит куда-то в сторону.

– Ну, ваш этот, вундеркинд, эта ваша гордость, который у вас тут с утра до вечера пропадал, вы ему ещё котлеты делали такие вкусные, мне иногда перепадало…

– Ах, Паша...

– Да, Паша, я его ещё по вашей просьбе на съёмки брал, что с ним?

– Он в порядке.

– Вы говорили, что он-то точно прославит школу и вас, потому что он - талант.

– У меня к чаю есть сушки, ты, наверное, давно сушки не ел…

– Вы ещё в пример его перед всем классом ставили, хотели, чтобы все такими были… Это он мне сам рассказывал.

– Он талант, да, – говорит Полина Борисовна и вдруг опускает глаза. – Но я не хочу о нём говорить, Сеня.

– Ну, не хотите, поменяем тему, – я уже волнуюсь, вижу, не тот вопрос задал…

– Он банк открыл.

– Ах, вот как!

– Да, он банк открыл большой и очень процветал.

– Всё-таки прославился, как вы и предполагали…

– И я тоже в его банк деньги положила. Он мне сказал: «Не волнуйтесь, Полина Борисовна, вы же мне как мама». И так лежали они… и я не волновалась… все мои деньги.

– Так-так, – я уже начал понимать что-то…

– Только три месяца назад банк сгорел, – говорит Полина Борисовна. - Обанкротился.

– Деньги вернул? – спросил я и, наверно, слишком резко спросил.

– Нет, – тихо ответила.

– Но вернет? – спрашиваю.

– Не знаю.

– А он что говорит?

– Он говорит, что все деньги сгорели.

– Все?

– Все, до копейки.

– Вы давно с ним говорили?

– Неделю назад, мне как раз пенсию задержали…

– У вас есть его телефон?

– Не надо, Сеня, это все равно ничего не даст.

– Дайте мне его телефон, пожалуйста, я просто с ним поговорю…

– Он мне все объяснил…

– Я хочу с ним поговорить, Полина Борисовна, не волнуйтесь, все будет пристойно.

– Нет, Сеня, ну о чем мы говорим?! Мы, может быть, с тобой в последний раз встречаемся, а о чем говорим?!

– Я вас очень прошу, Полина Борисовна, дайте мне его телефон… Ну, что я ему сделаю, я ведь израильский гражданин, я для него не угроза…

Она встала, взяла с полки надорванную телефонную книгу и показала мне телефон.

Я сказал:

– Он со мной говорить не будет, попросите вы его к телефону.

Она позвонила. Ответила секретарша. Тут же соединила с Павлом Константиновичем.

– Скажите, что просите вас принять, – шепнул я.

Она сказала. И Паша на удивление быстро согласился. Даже спросил её о здоровье…

Она положила трубку и сказала с надеждой:

– Мне кажется, Сеня, он хороший человек. Он так со мной сейчас говорил, что мне кажется, что он мне деньги вернет…

Назавтра в 11:00 мы были у стеклянных дверей зеркального здания. По вывеске это уже не был банк, это было финансовое управление…

Поднялись на восьмой этаж, прошли по стеклянным полам, я впервые такое видел – под стеклом плавали рыбки. Перед нами открыли двери, нас усадили, угостили, не заставили ждать.

Он появился. Он полысел, но взгляд был такой же, по-детски открытый. Он даже обнял и Полину Борисовну, и меня. Сказал мне:

– Я очень рад, что вы приехали, Семён Матвеевич.

Потом сел и произнес очень тепло:

– Слушаю вас внимательно.

Я сказал сразу:

– Здесь какое-то недоразумение, Паша.

Клянусь вам, я был уверен, что, выслушав меня, он ответит: «Конечно же, меня неправильно поняли, я верну все деньги…» (Вернее, мне так хотелось, чтобы он это ответил!) Но после моего пояснения, он сказал:

– Банк обанкротился. Такое бывает.

– Но деньги ты вернешь? – спрашиваю.

– Ну как же я их верну? – говорит. – Полина Борисовна, дорогая моя, я же вам всё объяснил…

И вдруг Полина Борисовна встает и говорит:

– Извини, Паша, – и столько смущения в голосе. – Это Сеня приехал, он подумал… мы пойдем…

Откуда это в нас, ну, откуда?! Это я уже сейчас по ходу написания истории разогреваюсь. Ну, откуда эта покорность перед вот таким, откровенным, неприкрытым бандитизмом?! Откуда?!

Я увидел её, испуганную, одинокую, такую беззащитную перед всем этим. И я сказал ей:

– На секундочку, Полина Борисовна.

И так потихоньку вывел её из комнаты. Повернулся к Паше, а он смотрит на меня, словно не понимает, в чем дело.

Я ему говорю:

– Она же тебе все свои сбережения отдала.

Он мне:

– Банк сегодня – это очень рискованное дело.

Я ему:

– Ты знаешь, какая у неё пенсия?

– Увы, увы, – говорит.

– Ты же настоящий бандит, – говорю.

– Не советую, – говорит, – у меня охрана не любит евреев.

– Отдай ей деньги.

– Не могу.

– Отдай, что тебе эти её деньги. У вас тут рыбы под полами плавают, - сказал я и вдруг у меня мелькнула мысль, я понял, как с ним надо говорить.

– Дай по черному, - говорю.

– Нельзя.

– Никто не узнает.

– Узнают.

– Но она же с голоду умрет.

– Меня бесполезно брать на жалость…

– Паша, ты что, с ума сошёл, ты же для неё как сын был! Ты же у неё с утра до вечера котлеты ел! Такого не может быть, Паша…

Я действительно не понимал, клянусь, у меня не вмещалось ни в башке, ни в сердце, что он, Паша, может так отнестись к Полине Борисовне. И ведь всё было нелогично. Он же денежный мешок, это видно сразу. Что ему стоит отдать деньги, это ведь копейки для него!

Но он был несгибаем. Смотрел на меня с такой очень мягкой ухмылкой и хлопал глазами. Я развел руками.

- Ты подонок, Паша, - сказал я.

Тогда он встал и вежливо ответил:

– Наш разговор закончен, Семён Матвеевич, вы можете возвращаться в свой Израиль. Давно хотел вам сказать, что ваше отношение к арабским гражданам просто возмутительно. Вы пытаетесь взывать к совести, а сами?!.. Всего вам хорошего!

Я вышел из здания. Понимая, что всё было зря. Выпрямился, боялся, что меня таким увидит Полина Борисовна. Но она ждала меня через дорогу, на скамейке, у автобусной остановки. И на счастье не смотрела в мою сторону, а так задумчиво разглядывала свои руки.

Было всё как в кино. Было ветрено, пустынно, скрипели деревья и летела над асфальтом пыль и всякий мусор. Полина Борисовна казалась мне ещё более одинокой.

Я подошел, улыбнулся ей. Она меня ни о чём не спрашивала. И я ничего не говорил.

Вечером друзья собирались в Доме кино, я не пошел, позвонил, что не могу прийти, они страшно удивились. Но я ведь уезжал назавтра, не мог оставить Полину Борисовну одну в этот вечер.

И мы очень хорошо поговорили! Я рассказал ей, что занимаюсь каббалой. Сказал, что вот именно этим каббала и занимается – строит отношения между людьми. Учит подниматься над эго. Чтобы оставались Людьми в любых обстоятельствах. Она слушала меня внимательно. Я рассказал ей о своих друзьях, о том, что счастлив. Она очень радовалась.

Вспомнили былые денечки. Я принес шоколадный ликер, знал, она любит. Выпили чуть. А потом она говорит:

– Не так мне надо было жить, Сеня.

Я сказал:

- Давайте о прошлом не говорить, Полина Борисовна. Всё, что было, было правильно.

– Нет, неправильно, - отвечает, - Ведь я помню как разминала им мозги, чтобы были уверены в себе, чтобы в любой ВУЗ могли пройти. И действительно, о них всегда говорили: «Это ученики Полины Борисовны, они все образованные…» Но это неправильно, Сеня. – Она говорила тихо, но очень внятно. – Это неправильно. Потому что всё должно ложиться на доброе сердце, а не на развитые мозги, ты понимаешь?! И это не потому, что он со мной так, я не о себе, Сеня.

– Понимаю, – сказал я, – очень хорошо вас понимаю.

– А я не думала так. И сама ими гордилась, и собой тоже гордилась, чего скрывать… Математиков растила. Вот они и выросли… математиками.

Полина Борисовна замолчала, потом сказала:

– У него ведь, Сеня, сердце каменное.

И добавила:

- Их ведь, Сеня, миллионы таких!.. И это мы их такими вырастили.

Что я ей мог сказать?! Что полностью с ней согласен?! Что это тоже главный постулат каббалы - прежде всего, воспитание Человека, а уж потом вкладывай в него всё, что хочешь. Но в Человека! Понимающего, что мы все взаимосвязаны, что мы не можем быть волками друг к другу… Понимающего, что именно Любовь правит миром, но не любовь к себе.

Я кивал головой, слушал и молчал. Не хотел подливать масла в огонь. Подливал ликера.

В этот вечер Полина Борисовна была грустна. Не удалось мне вывести её из этого состояния, как не старался. Для неё это был словно вечер судного дня. Я понимал, что она должна выговориться.

Потом пошли прогуляться. Когда выходили, я ненароком оставил на столе 500 долларов, то, что у меня было… Знал, что она не возьмёт, если открыто предложить, решил её обмануть…

Назавтра я улетал. Уже проходил контроль, как вдруг появилась она. Подбежала ко мне, обняла и вернула деньги.

Сказала:

– Этого не делай больше, мой дорогой Сеня. И Нине передай мой самый теплый привет. Живите там с миром.

Мы поцеловались, и я начал уходить.

Мы потом несколько раз говорили по телефону. Я даже по её просьбе переслал ей три книги по каббале. Ей очень понравилось «Постижение Высших миров». Просил моих друзей в Питере помогать ей во всем. Они мне честно отзванивали и сообщали, что от денег она категорически отказывается. Максимум на что соглашалась, чтобы завозили ей продукты. Но деньги отдавала сразу.

Где-то через два года её дом расселили. Какой-то очередной «математик» сделал из этого дома офис. Правда, в обмен она получила отдельную квартирку, была довольна.

Да, самое интересное, она мне сказала, что Паша через неделю вернул ей деньги. Сегодня я думаю, что она сказала это, чтобы меня успокоить.

Но выяснить это уже не у кого.