Крезы планируют оставить нас позади
Это был самый большой гонорар, который мне когда-либо предлагали за лекцию – примерно половина моего годового профессорского оклада. И все затем, чтобы дать некоторое представление о теме «технологий будущего».
Мне никогда не нравилось говорить о будущем. Сессии вопросов и ответов, в конечном итоге, всегда больше похожи на салонные игры, где меня просят высказаться о новейших модных словечках в области технологий, как если бы они были биржевыми кодами для потенциальных инвестиций: блокчейн, 3D-печать, CRISPR. Аудитория редко интересуется изучением этих технологий или их потенциальным воздействием, вне двоичного выбора: нужно ли в них инвестировать или нет. Но «деньги говорят», и потому я согласился выступить.
По приезде меня пригласили в то, что я посчитал конференц-залом. Однако, вместо того чтобы подключиться к микрофону или выйти на сцену, я просто сидел там за пустым круглым столом, пока ко мне не привели аудиторию – пять супербогатых парней – ага, все мужчины – из верхнего эшелона хедж-фондового мира.
После небольшой вступительной беседы я понял, что они не заинтересованы в заготовленной мною информации о будущем технологий. У них были свои собственные вопросы.
Начали они безобидно. Эфириум или биткойн? Реальны ли квантовые вычисления? Однако затем – медленно, но верно – были затронуты темы, вызывающие у них настоящую озабоченность.
На какой регион грядущий климатический кризис окажет наименьшее влияние: Новая Зеландия или Аляска? Действительно ли Гугл строит Рэю Курцвейлу дом для мозга, и уцелеет ли его сознание при переходе или умрет и возродится как нечто новое?
Наконец, генеральный директор брокерского дома объяснил мне, что он почти завершил строительство собственной подземной бункерной системы, и спросил: «Как я могу поддерживать контроль над своими силами безопасности после события?»
Событие. То был их эвфемизм, означающий экологический крах, социальные волнения, ядерный взрыв, неизлечимый вирус или восстание роботов.
Этот единственный вопрос занял у нас оставшуюся часть часа. Они знали, что им потребуются вооруженные охранники для защиты территории от разгневанных масс. Но как платить охранникам, когда деньги станут бесполезными? Что помешает охранникам выбрать своего лидера?
Миллиардеры рассматривали возможность использовать специальные кодовые комбинации к продовольственному снабжению, известные только им. Или же заставить охранников носить дисциплинарные ошейники какого-либо вида в обмен на выживание. А может быть, построить роботов, чтобы те служили охранниками и рабочими, – если такую технологию можно вовремя разработать.
И тогда меня как током ударило: по крайней мере, для этих господ речь действительно идет о будущем технологий. Равняясь на Элона Маска, колонизирующего Марс, Питера Тиля, обращающего вспять процесс старения, или Сэма Альтмана и Рэя Курцвейла, загружающих свои мысли в суперкомпьютеры, они готовятся к цифровому будущему, которое будет связано не столько с тем, чтобы сделать мир лучше, сколько с тем, чтобы полностью избавиться от человеческого фактора и изолироваться от очень реальной и непосредственной угрозы климатических изменений, повышения уровня океана, массовых миграций, глобальных пандемий, повальной истерии и истощения ресурсов. Для них будущее технологий означает лишь одно – побег.
Нет ничего плохого в оптимистичных до безумия оценках той пользы, которую технологии могут принести человеческому обществу. Однако нынешнее стремление к постчеловеческой утопии – суть нечто иное. Это не столько представление о массовой миграции человечества в новое состояние бытия, сколько стремление преодолеть все, что человечно: тело, взаимозависимость, сострадание, уязвимость и сложность. Философы технологий годами указывают на то, что трансгуманистическое видение слишком легко сводит всю реальность к базе данных, заключая, что «люди есть не что иное, как объекты обработки информации».
Это низводит человеческую эволюцию к видеоигре, которую кто-то выигрывает, найдя лазейку для побега, а затем позволив нескольким из своих лучших друзей присоединиться к нему. Будь то Маск, Безос, Тиль… Цукерберг. Эти миллиардеры, предположительные победители цифровой экономики, представляют тот самый бизнес-ландшафт выживания наиболее приспособленных, который изначально заправляет большей частью этих спекулятивных домыслов.
Конечно, так было не всегда. Случился краткий момент в начале 1990-х, когда цифровое будущее ощущалось неограниченным и открытым для нашей изобретательности. Технология становилась площадкой для контркультуры, которая увидела в ней возможность создать более равное, совместное и человечное будущее.
Но упрочившиеся деловые интересы видели лишь новые возможности для все той же старой корысти, и слишком многие технологи поддались на соблазн IPO «единорогов». Цифровое будущее стали понимать скорее как биржевые фьючерсы или фьючерсы на товар – нечто такое, что можно предсказывать и на что можно делать ставки. В результате почти каждая речь, статья, исследование, документальный фильм или белая бумага считались релевантными лишь в той мере, в какой указывали на биржевой код. Будущее стало не столько тем, что мы создаем благодаря своему ежедневному выбору или чаяниям о благе человечества, сколько предопределенным сценарием, на который мы ставим наш венчурный капитал, хотя достигаем его пассивно.
Это освободило всех от моральных последствий собственной деятельности. Развитие технологий стало историей не столько коллективного процветания, сколько личного выживания. Хуже того, как я узнал, привлечь внимание к чему-либо из этого – означало непреднамеренно превратиться во врага рынка или антитехнологического брюзгу.
Поэтому, вместо того чтобы рассматривать практическую этику обнищания и эксплуатации многих во имя немногих, большинство ученых, журналистов и писателей-фантастов рассматривают гораздо более абстрактные и причудливые загадки: честно ли со стороны биржевого торговца использовать умные наркотики? Надо ли вживлять детям имплантаты для иностранных языков? Хотим ли мы, чтобы автономные транспортные средства ставили жизни пешеходов выше жизней своих пассажиров? Должны ли первые колонии на Марсе действовать в качестве демократических государств? Меняется ли моя личность при изменении ДНК? Должны ли роботы иметь права?
Подобные вопросы, хотя и занимательны философски, являются плохой заменой борьбе с настоящими нравственными проблемами, связанными с необузданным технологическим развитием во имя корпоративного капитализма. Цифровые платформы превратили и без того эксплуататорский и корыстный рынок (напр. Walmart) в еще более дегуманизирующего преемника (напр. Amazon). Большинству из нас эти недостатки предстали в виде автоматизированных рабочих мест, гигономики и кончины местной розничной торговли.
Однако еще более разрушительные последствия свирепого цифрового капитализма связаны с окружающей средой и с глобальной бедностью. В производстве некоторых наших компьютеров и смартфонов по-прежнему используется рабский труд. Эта практика настолько глубоко укоренилась, что компания под названием Fairphone, основанная с нуля, чтобы создавать и продавать честные телефоны, узнала, что это невозможно (основатель компании теперь печально называет ее товары «более честными» телефонами).
Между тем, добыча редкоземельных металлов и утилизация наших высоких технологий разрушают человеческую среду обитания, заменяя ее токсичными свалками отходов, которые затем собираются крестьянами и их семьями, которые продают пригодные материалы обратно производителям.
Этот подход к бедности и к ядам по принципу «с глаз долой – из сердца вон» не исчезает только потому, что мы закрыли наши глаза VR-очками и погрузились в альтернативную реальность. Во всяком случае, чем дольше мы игнорируем социальные, экономические и экологические последствия, тем более проблемными они становятся. Это, в свою очередь, провоцирует еще большее самоустранение, еще больше изоляционизма и апокалипсических фантазий – а также разработку еще более отчаянных технологий и бизнес-планов. Цикл питает сам себя.
Придерживаясь такого взгляда на мир, мы все больше склонны рассматривать людей как проблему, а технологии – как решение. Сама суть того, что значит быть человеком, воспринимается скорее не как особенность, а как баг. Технологии, вне зависимости от встроенных в них предубеждений, объявляются нейтральными. Любое негативное поведение, которое они у нас вызывают, – это просто отражение нашего собственного порочного естества. Как будто какая-то врожденная человеческая дикость виновата в наших бедах. Так же, как неэффективность местного рынка такси может быть «решена» с помощью приложения, которое банкротит водителей, – раздражающая непоследовательность человеческой психики может быть исправлена посредством цифрового или генетического обновления.
В конечном счете, согласно ортодоксии, проповедующей технологические решения, кульминацией будущего человечества станет загрузка нашего сознания в компьютер или, возможно, даже примирение с тем, что сама технология является нашим эволюционным преемником. Подобно членам гностического культа, мы стремимся вступить в следующую, трансцендентную фазу своего развития, сбросив телá и оставив их вместе с нашими грехами и бедами.
Наши фильмы и телешоу воспроизводят для нас эти фантазии. В зомби-шоу отображен постапокалипсис, где люди не лучше, чем нежить, и, похоже, знают об этом. Хуже того, подобные шоу предлагают зрителям представлять будущее как битву с нулевой суммой между оставшимися в живых людьми, где выживание одной группы зависит от гибели другой. Даже сериал «Мир Дикого запада», основанный на научно-фантастическом романе, в котором роботы впадают в необузданность, закончил второй сезон с окончательным разоблачением: люди более просты и более предсказуемы, чем искусственные интеллекты, которые мы создаем. По сюжету, роботы узнают, что каждый из нас может быть сведен к нескольким строкам кода и что мы не в состоянии совершать какой-либо преднамеренный выбор. Черт, даже роботы в этом шоу хотят сбежать из своих тел и потратить остаток жизни в компьютерной симуляции.
Психическая гимнастика, требующаяся для столь значительной инверсии ролей между людьми и машинами, обусловлена тем основным предположением, что люди – отстой. Так давайте либо изменим их, либо убежим от них навсегда.
Вот так мы и получаем техно-миллиардеров, которые запускают в космос электромобили – как будто это символизирует нечто большее, чем способность одного миллиардера к корпоративной раскрутке. И если какие-то люди все-таки достигнут скорости побега (второй космической скорости) и как-то выживут в пузыре на Марсе, несмотря на нашу неспособность поддерживать такой пузырь даже здесь, на Земле, в любом из двух многомиллиардных биосферных экспериментов – результат этот станет не столько продолжением расселения человечества, сколько спасательной шлюпкой для элиты.
Когда управляющие хедж-фондов спросили меня, как наилучшим образом поддерживать власть над своими силами безопасности после «события», я предположил, что наилучшим вариантом было бы хорошо относиться к этим людям уже сейчас. Они должны взаимодействовать с сотрудниками службы безопасности, как будто это члены их семей. И чем больше они смогут расширить этот дух общности на остальную часть своей деловой практики, на управление цепочками поставок, на усилия по обеспечению устойчивости и распределение богатства, тем меньше шансов на то, что «событие», вообще, произойдет. Все это «технологическое волшебство» можно применить прямо сейчас в менее романтичных, зато однозначно более коллективных интересах.
Мой оптимизм позабавил их, но они не "купили" его по-настоящему. Им было неинтересно, как избежать бедствия, – они убеждены, что мы зашли слишком далеко. При всем своем богатстве и силе, они не верят, что могут повлиять на будущее. Они просто принимают самый мрачный из всех сценариев, а затем вкладывают любые деньги и технологии, имеющиеся в их распоряжении, в то, чтобы изолировать себя, – особенно если не могут занять место в ракете на Марс.
К счастью, те из нас, кто лишен финансов, чтобы задуматься об отказе от собственной человечности, имеют гораздо лучшие доступные варианты. Нам не нужно использовать технологию такими антисоциальными, атомизирующими методами. Мы можем стать индивидуальными потребителями и «профилями», по воле наших девайсов и платформ – либо мы можем вспомнить, что действительно развитой человек не действует в одиночку.
Быть человеком – это не индивидуальное выживание или бегство. Это командный вид спорта. Каким бы ни было будущее людей, они будут вместе.
